– Живей, что вы копаетесь? Они же начнут стрелять!

Д’Артаньян видел, как герцог с принцем, поддавшись общейпанической суете, содрали с себя перевязи не хуже прочих и отбросили шпагиподальше. На лице красавчика Гастона уже не было другого выражения, кромеоткровенного страха. Принц, правда, держался чуточку спокойнее, он сверкал глазамиисподлобья и громко скрипел зубами, но со шпагой расстался столь же проворно,прекрасно помня, должно быть, разницу меж отвагой оправданной и бессмысленной.Любой человек с мало-мальским опытом вооруженных стычек мог бы очень быстропонять, что у застигнутых врасплох заговорщиков не было ни единогошанса, – как водится: страх и внезапность превратили орду убийц в скопищеразобщенных трусов, где каждый был сам по себе и чувствовал себя невероятноодиноким. А потому заботился в первую очередь о сохранении своей жизни,единственной и неповторимой…

А противостояло им не менее шестидесяти гвардейцев, спаянныхв единое целое волей своего капитана и готовых по первому знаку устроить рез–ню, которую долго помнила бы и обсуждала вся Европа…

И тогда появился настоящий кардинал (Рошфор, так и неуспевший снять маскарадную сутану, стоял со шпагой наголо). Ришелье, не вкрасной кардинальской мантии, а в одежде для верховой езды и высоких ботфортах,вышел из почтительно распахнутой перед ним двери – совершенно спокойный на вид,чуточку мрачноватый, но от этого ледяного спокойствия несло плахой и железом.Твердо ставя ноги, он подошел к цепочке гвардейцев и какое-то время разглядывалзамершую толпу разоблаченных заговорщиков. Под взглядом холодных светло-серыхглаз одна за другой опускались головы, фигуры волшебным образом приобреталипокорность и смирение, даже стонавшие раненые умолкли и постарались стать нижеростом, опасаясь, что им будет уделено особое внимание. Как видел д’Артаньян,герцог с принцем не стали исключением – они напоминали жалких воришек,пойманных в бакалейной лавке разгневанным хозяином.

Ришелье посреди наступившей тишины произнес бесстрастно, нетак уж громко:

– Любопытно бы знать, господа гости, почему вы всепоголовно принимаете такое обхождение с вами, как должное? Следовало быожидать, что хоть одна живая душа возмутится самодурством хозяина, обошедшегосяс гостями столь неучтиво, вопреки всем традициям… Или вы справедливо полагаете,что с вами именно так и следует поступать?

– Ваше высокопреосвященство! – раздался чей-тоотчаянный вопль. – Меня заставили! Я не хотел!

Кричавший попытался пробиться через шеренгу молчаливыхгвардейцев, но ближайшие к нему шпаги грозно придвинулись, и он, отпрянув, упална колени, отчаянно вопя:

– Монсеньёр, господин кардинал! Меня заставили, я хотелсообщить вам все о заговоре, всех назвать, всех до единого! Я просто не успел,так быстро все произошло… Можете не сомневаться, я бы непременно всех выдал! Яне успел, не успел!

Стоявший совсем близко к нему принц Конде брезгливо поджалгубы:

– Барон, черт бы вас побрал… Умейте проигрывать сдостоинством, встаньте, наконец…

– Хорошо вам говорить! – совсем уж истерическизавопил ползавший на коленях человек. – Вы-то королевской крови…Монсеньёр, сжальтесь, отделите меня от них! Я просто-напросто не успел выдатьвам все!

– Проводите этих господ в приготовленное для нихместо, – с тем же ледяным спокойствием распорядился Ришелье. – Всех.Сделайте исключение только для господина герцога Анжуйского, с которым янамерен побеседовать…

Несомненно, тот план, в детали которого д’Артаньяна непосвятили из-за того, что это ему было совершенно не нужно, был проработан домельчайших подробностей, и каждый охотник прекрасно знал свое место и свою рольв этой облаве. Гвардейцы вмиг рассекли толпу на несколько кучек, как обученныепастушеские псы поступают с отарой овец – д’Артаньян насмотрелся такого у себяв Беарне, – и, окружив перепуганных злодеев, погнали к выходу, подгоняярукоятями шпаг, в том числе и принца Конде.

На галерее вновь застучали сапоги – мушкетеры один за другимее покидали. Д’Артаньян затоптался, не зная, как ему действовать теперь, нокардинал, за все время не бросивший на него ни одного взгляда, однако каким-товолшебным образом ухитрившийся видеть гасконца и помнить о нем, сказал вслед завластным мановением руки:

– Дорогой друг, останьтесь. Вы мне еще понадобитесь,право же…

– Ваше высочество… – произнес Рошфор сурово,указывая герцогу Анжуйскому на стул.

Он пальцем не тронул Сына Франции, не повысил голос, но всеравно у д’Артаньяна осталось впечатление, что младший брат короля рухнул настул не сам по себе, а напутствуемый добрым тычком в спину. Быть может, такказалось и самому наследному принцу, сгорбившемуся на стуле с лицом несчастными жалким, враз потерявшего не только величавость, но и простую уверенность всебе…

Рошфор встал за его спиной, забавляясь шпагой, – он товытаскивал ее на ладонь, то резко бросал в ножны. Наблюдавший за этим со своейзнаменитой загадочной улыбкой Ришелье не воспрепятствовал этой забаве нисловом, ни жестом – и д’Артаньян, немного обвыкшийся в компании кардинала и еголюдей, стал подумывать, что многое оговорено заранее…

Сын Франции страдальчески морщился, слушая это размеренноежелезное лязганье, но протестовать не смел, производя впечатление человека,растерявшего остатки достоинства.

Д’Артаньян, наоборот, испытывал пьянящую радость своейпричастности к победе, вполне уместную и для более искушенного жизньючеловека, – всегда приятно оказаться в стане победителей, особенно если тыне примкнул к ним после, а с самого начала был одним из них и приложилкое-какие усилия, сражаясь на стороне выигравшего дела…

– Подойдите ближе, дорогой друг, – сказал емуРишелье, тонко улыбаясь. – Вам знаком этот человек, господин герцог?

Молодой герцог поднял на д’Артаньяна замутненные страхомглаза, определенно не в силах производить мало-мальски связные умозаключения:

– Это Арамис, мушкетер короля… – Внезапно лицо еговысочества исказилось, и он, тыча пальцем в д’Артаньяна, закричал, почтизавизжал: – Это он! Это он по поручению герцогини де Шеврез ездил в Нидерландыи вел там переговоры…

– С кем? – спросил Ришелье.

– С Анри де Шале, маркизом де Талейран-Перигор,гардеробмейстером ее величества… Это он, он привез письма!

– Ну разумеется, – мягко сказал Ришелье. – Язнаю. Однако, ваше высочество, вы, сдается мне, несколько заблуждаетеськасательно имени и положения этого дворянина. Его зовут шевалье д’Артаньян, ион один из моих друзей. Настоящих, верных друзей… (д’Артаньян возликовал послеэтих слов, сохраняя непроницаемое лицо). А посему вам должно быть понятно, чтоя о многом осведомлен гораздо лучше, чем вам всем казалось в гордыне своей… Вы,часом, не помните, с каким предложением пришли к господину д’Артаньяну, полагаяего Арамисом?